1-го мая 1891 г. я был уже дома, день был Воскресение, вечером выхожу на улицу, подошел к играющим хороводом девочкам, встречаюсь с сидельцем Григорием Васильевичем, он увидал меня, как будто обрадовался, воскликнул: «А! Митя, ты здесь!». Я отвечаю: «Да». «Пойдем со мной». Пошли к близь стоящему на площади амбару, он вынимает из кармана бутылку водки, чистый стакан, откупорил бутылку, наливает и подает мне, я принял и выпил, остальное он выпил сам. Затем говорит: «Пойдем ко мне», пошли. Приходим до кабака, он вынимает еще бутылку, садимся на лужок и начинаем пить. Выпели эту бутылку, он идет в квартиру и несет еще бутылку – уже третью, пьем, не допив со стакан, к нам подходит зять Александра Егоровича Платон, наливает остатки и подает ему, тот выпил и говорит: «Давай теперь мне бутылку», а Григорий Васильевич эту пустую бутылку положил на ладонь левой руки, а правой ладонью ударил по бутылке, разбил ее и сильно порезал левую ладонь. Сейчас крикнули его сестру, чтобы она дала воды и тряпку, а у него еще был товарищ – столяр, спавший с похмелья в квартире, и тот проснулся, подошел к нам, узнал в чем дело, пошел в квартиру и принес красного спиртового лаку, когда руку промыли и убедились что стекол в руке нет, залили лаком и завязали руку. Пошли в квартиру, поставили среди комнаты стол, на стол 4-ю бутылку водки и достала сестра Г.[ригория] В.[асильевича] корзину пива. Выпили водку, Г.[ригорий] В.[асильевич] показал свою силу - положил ладонь правой руки на пол, присев на кукорочки, говорит Платону: «Вставай ногами на ладонь, только мне за голову держись одним пальцем руки – для равновесия». Платон встал как сказано, а Г.[ригорий] В.[асильевич] встал прямо, держа Платона на вытянутой руке. Затем взял зубами за угол крышку стола и поднял стол вверх ногами. Покончив с опытами, стали пить пиво. За пивом Г.[ригорий] В.[асильевич] рассказал, как однажды с этим же столяром были в селе Алексеевском, и пошли на вечеринку, по приходе там было уже много ребят. Местные ребята на них посмотрели, видят, что это молодцы залетные, разом перемигнулись, дали друг-другу понять, что им нужно устроить массаж, разом огонь погас и тут же столяру прилетела по виску оплеуха. Столяр говорит: «Гриша. Мне уже одна прилетела». Тогда Г.[ригорий] В.[асильевич] обращается к девушкам и просит зажечь лампу. Огонь появился, Г.[ригорий] В.[асильевич] говорит ребятам: «Ребята! Так с вашей стороны не честно поступать, мы вас не оскорбили, пришли, посмотрим и уйдем, за что вы ударили товарища?». Некоторые ребята стали грубо возражать. Тогда Г.[ригорий] В.[асильевич] говорит столяру: «Ты стань к двери и притворяй». Г.[ригорий] В.[асильевич] подходит к первому с краю парню, берет его борты одежды и кидком бросает в дверь, бедная и дурная жертва отворяет лбом дверь и падает в сенях, а столяр за ним притворяет. Таким образом Г.[ригорий] В.[асильевич] выкидывал всех, находящихся на вечерке ребят, остались в избе двое со столяром, сказал девкам играть. Ребята постояли на дворе, поговорили о своем неблагополучии и разошлись.
     Рассказ окончился, стали пить пиво, окончили корзину, я пошел домой. Пришел часа в 2 утра, уже была заря, я лег спать на широкую дубовую лавку – за столом, не раздеваясь. Спал, наверное, не более 1- 1 ½ часа, пришел к окну мой спутник товарищ Тимофей Кузнецов, по профессии портной. Мать меня стала будить: «Манюшка, вставай, вон уже Тимофей пришел». Я поднял голову, а она бедная тяжелая, как свинцом налита, но вставать нужно, идти пока не жарко. Мать напекла лепешек, дала мне и поставила горшок молока, говорит: «Ешь». Я откусил раза два и больше не лезет в рот еда, стал укладывать сумочку: пару белья и пара на себе, а какое белье: правда, рубашки были ситцевые, одна беленькая с черными кружочками, а другая синяя с белыми полосками, а что касается штанишек, то двое синеполосатые, самотканые, по которым, через шов вошь переползала с посохом. Затем сапожнишки, отец купил […] чиненые на базаре за 1-40 коп. Их тоже привязал к сумочке, да положил несколько штук пресных ржаной муки лепешек, а на ноги обул с белыми суровыми портянками – лапти. Так немного присел на лавку, поднялся, помолился на образа и вышел из избы, мать заплакала и пошла вслед за мной по дороге. Мы идем с Тимофеем рядом, а мать позади. Проводила за село и прошли кладбище. Мать окликнула: «Маня!». Я остановился, она подошла, обняла меня и так крепко прижала к своей больной груди, долго причитала, наконец, сказала: «Прости, Манюша» и я освободился из ея материнских объятий и пошли скорыми шагами, как бы удаляясь от приведения. Наконец я оглянулся, снял фуражку, послал ей последний поклон и больше в сторону родного села, где был и мой дом и родной Святой храм, в котором я так душевно и восторженно 7 лет пел на клиросе 1-м дискантом, не оглядываясь. День был тихий и жаркий, хотелось пить, тем более я был с похмелья, а воды не встретится ближе как 17 верст, в Утяковском овраге – родник. Наконец дошли до родника, напились, принимались раза три, пошли дальше, прошли еще версты 3-4, уже за селом Иванаево сели отдохнуть. Тимофей закурил, а я достал из сумочки лепешку, стал закусывать, жевал-жевал, уснул, да так спал часа 1 ½-2, потом Тимофей меня стал будить, я проснулся, а говорить не могу, что-то меня удерживает, не могу повернуть язык и скулы. Нет-то нет, догадался, что у меня во рту не разжеван хлеб, затем с этим делом справился, встали и пошли дальше. Пришли в гор. Чистополь часа в 2 дня, я пошел к родственникам, дяди моей матери Илье Яковлевичу Тамышевскому, а Тимофей на толчок, где обыкновенно нанимали рабочих. И Тимофей на 2-й день порядился на сгон плотового леса до Царицына.Я предполагал для себя дела где-либо в торговое заведение, т.к. знал грамоте не очень хорошо, как кончивший только сельско-приходскую школу, но разбирался в написанном и был живой мальчишка, в это время мне было уже: с 24/Х 1875 по 7/V 1891 = 15 л. 6 мес. 13 дней.
     Пробыв в городе 1 ½ суток, 8 мая иду на пристань с утра и жду, когда пойдет в Казань дешевый пароход как Курбатов, н-ки Карповой или Григорьев, ходивший с одной легкой арестантской баржей, первые брали 40 к и второй 35 к. На пристани пробыл до 8 ч. вечера, снизу пришел пароход Григорьева, на котором работал Дмитрий Николаевич Бутлеров, от которых я только что ушел, он меня увидел и спрашивает: «Ты куда, Митюшка?». Я говорю: «В Казань». «Ну, ты тогда подойди, в 9 часов, придет наш пароход, на нем уедешь». Этот пароход ушел кверху, а через ½ часа время подошел сверху Курбатовский «Фортуна», я на нем поехал в Казань. За билет заплатил 40 к. и у меня осталось денег 95 к. Утром 9 мая часов в 8-мь я был на берегу устья реки Казанки.